Артур Крупенин - Энигматист [Дело о Божьей Матери]
— Говорят, вы не только экстрасенс, но еще и ученый? — поинтересовался верховный двенадцатибожник. — Тогда вам точно стоит это увидеть.
Он поудобней откинулся в кресле и махнул рукой.
— Начинайте.
Коротышка осторожно откинул покрывало. Под ним оказались два поставленных рядом мольберта. С одного из них смотрела «Влахернская Божья Матерь». Глеб облегченно вздохнул. Значит, цела.
Затем его внимание привлекло полотно на соседнем мольберте — довольно художественно выполненная реконструкция полотна Зевксиса, видимо, призванная послужить подобием карты для тех, кто будет снимать воск, под которым скрывается древний шедевр. А в том, что воскопись сейчас же будет удалена, Глеб уже не сомневался.
Коротышка и верзила надели очки-микроскопы и раскрыли ящик с инструментами. Первый взял в руки миниатюрную горелку, а второй с опаской предупредил:
— Осторожнее! Ты же не хочешь растопить и Юпитера?
Коротышка показал напарнику кулак и поднес сопло горелки к «Влахернетиссе».
Глеб с трепетом наблюдал за происходящим. Коротышка растапливал воск с нижнего края иконы, а верзила внимательно следил за результатами работы. Возбужденный предвкушением Понтифик подкатил кресло поближе и всем телом подался вперед, дабы ничего не упустить.
Вскоре проступили первые контуры скрытого за иконой изображения. Глеб машинально сверился с реконструкцией. Да, так и есть. Это, должно быть, Аполлон, взмахом руки привлекающий внимание сидящего на троне Громовержца.
Стольцев невольно залюбовался искусством художника и сохраненной воском свежестью красок. Даже по крохотному фрагменту стало понятно, что Зевксис и впрямь был непревзойденным мастером.
Внезапно послышался легкий щелчок, и к мерному сопению горелки примешался какой-то новый звук. Так шипит чайник, перед тем как закипеть. Глеб почувствовал незнакомый запах, смахивающий на благовония.
«Химзащита?!» — вспомнил он о рассказе реставратора Лягина и на всякий случай набрал полную грудь воздуха.
Первым потерял сознание коротышка. Верзила попытался было ему помочь, но тут же, сложившись вдвое, сам рухнул на пол. За ним вместе с креслом последовал Понтифик. Последним упал дальше всех находившийся от иконы Звельо. Его пистолет гулко звякнул о камень. Из последних сил схватив в охапку «Богородицу», Глеб добрался до двери, открыл ее ногой и сделал долгожданный вдох. Снаружи его встретили шум ливня и почти полная темнота.
Выскочив на незнакомую улицу, он что есть мочи побежал прочь от своей темницы. Очень скоро сзади послышались голоса и чей-то топот. Похоже, его похитители пришли в себя. А с иконой далеко не уйти. Как же быть?
Раздался выстрел. Совсем близко просвистела пуля. Сердце Стольцева провалилось куда-то вниз, но затем мало-помалу вернулось на место. Он изо всех сил бежал по лужам, пузырящимся под проливным дождем. Судя по звукам, дистанция, отделяющая Глеба от преследователей, неуклонно сокращалась.
Внезапно совсем рядом послышался визг тормозов.
— В машину! В машину, я говорю! — скомандовал человек за рулем.
Задыхаясь от стремительного бега, Глеб не сразу узнал голос.
Глава XLIII
…Не имея никакой возможности доставить прах Юлиана в родной Константинополь, мы в спешке хороним его и приносим обильные жертвы богам. Это — самое меньшее, что могут сделать для усопшего Августа его верные соратники и друзья.
Либаний, единственный из всех способный взять слово, не содрогаясь от рыданий, откашливается и оправляет запыленную тогу. Свою заупокойную речь в финале он дерзко превращает в обвинительную.
— Кто же был его убийцей? — гневно вопрошает Либаний небеса, не удостаивающие его ответом. — Имени его я не знаю, но это точно не перс, ведь ни один из них не получил отличия за нанесение этой раны. И я благодарю врагов за то, что не присвоили себе славы подвига, которого не совершали, но предоставили нам самим возможность найти предателя.
Либаний совсем не преувеличивает, как иные риторы в пылу публичных выступлений. Лазутчики, посланные в стан неприятеля, донесли, что гигантский рубин «Ардашир», обещанный в награду за голову римского императора, так и остался невостребованным. По крайней мере пока.
Кроме того, разведчики доложили, что завидевшие их в момент отхода персидские часовые, вместо того чтобы пуститься в погоню, принялись на чем свет стоит поносить отряд римлян, упрекая их в трусости и обвиняя в подлом убийстве собственного царя. Может быть, персы знают что-то такое, чего не знаем мы?
Вернувшись в свою палатку, я не могу думать ни о чем другом, кроме горьких слов Либания про то, что враги предоставили нам самим возможность найти убийцу императора. А еще перед моими глазами раз за разом встает тот злосчастный миг, когда, уже пораженный копьем, Юлиан удивленно оглянулся назад, будто пытаясь разглядеть солдата, вероломно нанесшего удар в спину.
Неужели предатель, оборвавший славный путь моего императора, где-то совсем рядом? Возможно, пьет вино из одного со мной кубка, притворяется скорбящим, а сам только и ждет подходящей возможности пробраться за кордоны и потребовать у персов заработанную подлостью награду.
О всемогущие боги, ну конечно, убийца обязательно попытается получить обещанный шахиншахом «Ардашир»! Какой все же причудливой может быть Судьба. Тот же самый рубин, что подвиг изменника убить моего императора, возможно, и приведет меня к злодею.
Я расплываюсь в кривой улыбке, от которой кожа излишне чувствительного Мардония покрывается мурашками. Евнух говорит, что на его памяти в последний раз я так улыбался, когда руками вырывал дымящиеся кишкиу вызвавшего меня на поединок германца.
О, как бы мне теперь пригодился совет проницательного Памфила! Но знаменитого Инвестигатора давным-давно нет на этом свете. Остались только его книги да неизбывная мудрость. Хватит ли мне этого?
Как бы там ни было, я начинаю собственное расследование, посвятив в детали одного лишь Мардония, все еще продолжающего, как баба, стенать по вознесшемуся к звездам любимому господину.
Не находя покоя, я решил не терять бдительности и в поисках вдохновения перечитать что-нибудь из сочинений милетского мудреца. Согласно его теории, всякий преступник рано или поздно обязательно ошибается и выдает себя. Надо только уметь ждать и ничего не упускать из виду…
…Июньская ночь, подобно вероломной наложнице-персиянке, сладко убаюкивала притворным жаром, втихомолку коварно застилая окрестности непроницаемой мглой.
